"Жизнь замечательных флибустьеров"
Глава V. Необитаемый остров.
К утру океан притих, улёгся и стал похож на лоснящуюся от жира харю толстяка Билли, когда он не ел лобстеров. Потрёпанный штормом, акулами и другими насекомыми, включая матросов, клипер "Евнух Евпат" врылся в прибрежный песок правым бортом, а левым не врылся, потому что его не было. Палуба была усеяна спящими матросами, измождёнными в борьбе со стихией и багром капитана.
Их тела, вперемешку с порубленным такелажем, густо устилали шкафут и бак.
Кое-кого выбросило на берег взрывной волной от багра. Их было пятеро плюс боцман минус юнга Джим. В кроне необитаемых разлапистых пальм гулко ухнула бесстыжая самка колибри.
Первым продрал глаза боцман Коля и никого не увидел. Глаза щипало и свербило от отборного песка, который их залепил по самые по веки. Боцман испугался и закричал ртом, давая всем понять, что он жив и хочет. Не тут-то было. Тело боцмана было заботливо врыто по пояс в островной песок ногами вверх, а носом вниз, поэтому ему было не удобно дышать и спать на боку. Ощутив недостаток воздуха, Коля полез наружу. То, что он увидел, было достойно кисти великого Босха.
В двух шагах от неожиданно замшелого камня покоился, распластав свои конечности, абсолютно лысый человек. По наколке во весь живот, которую сделал ему сам боцман по пьяни, "Боцман - самый прекрасный человек в мире", Коля узнал Хуго Янсена и как всегда содрогнулся. Вокруг Янсена и по нему деловито сновали нахальные островные половозрелые крабы. Эти бесстыжие твари начисто выщипали с корневищем весь волосяной покров с Янсена для постройки своих гнёзд. Боцман ощупал ту часть своего тела, которая торчала над песком - волос не было. "Опоздал", - подумал боцман и заплакал.
Резко вскочив во весь рост на корточки, Коля решил обследовать видимую часть пространства и шагнул в неизвестность. На два румба ближе к лесу ничего не было, кроме леса и гарпунщика третьей степени Вацлава Мицкевича, заросшего, как днище клипера после двойной тропической навигации в режиме повтора. Очевидно, рачительные крабы пересадили всю волосяную растительность с Янсена и полубоцмана на Вацлава Мицкевича.
На палубе тоже было на что посмотреть. Повинуясь какому-то безотчётному чувству материнства, чайки и летучие рыбы выбрали в качестве объекта для своих шалостей исключительно мужественное лицо капитана и прилежащую к нему грудь с отростками и пипками. Особо интеллектуально подкованная чайка вставила Джеку в первое попавшееся квадратное отверстие сухую рапану, отобранную у престарелого осьминога в честном бою на шпагах. Воздух плохо проходил внутрь капитана и он хрипел как отмороженный хрипун. На этот необычный интригующий звук стали сползаться морские члены пиратских выродков.
Первым на зов капитана приполз здоровенный слизень и отдал честь.
- Это ты, старина Дрыщ? - осведомился Бешеный Якорь и похлопал кого-то по влажной спине. - Однако, ты крепко вспотел, дружбан, прими-ка чуток адренокортикотропина на кончике моей сабли.
Слизень обиженно засопел и отполз вбок, чтобы разбежаться наверняка. На страшной скорости он прополз по разнощекому истосковавшемуся по женской ласке и чистому белью лицу Джека, быстро минул грудь и, не успев затормозить, юркнул в кожаные пиратские штаны от Юдашкина и гульфиком от Зайцева. Капитан встрепенулся и охнул как мог. Последний раз он так охал, когда сам себе по-ошибке не нарочно вместо кочегара-толстого Билли, уронил себе на голову запасную железную бизань. Капитан не на шутку встал. В штанах у него ходуном носился и искал выход очумелый слизень. Когда выход был найден, Бешеный Якорь застонал сильнее прежнего…
- Это не выход, - подумал слизень, - это вход. И успокоился.
После осмотра судна, пираты пришли к неожиданному выводу, что без левого борта и правой гайки, судно не сможет также уверенно как раньше ходить под парусом, которого тоже снесло.
- Что делать сенсей-гуру-атаман? - спросил корабельный йог Джапа Вшивахана и сделал завернутую асану "Саламба Ширшасана" Коротышке Гамильтону, отчего тот пошел пятнами и стал добр. Образовалась живая очередь из пиратов, моллюсков и прочих гадов. Все хотели асану.
Это безобразие пресек капитан, который при помощи верхних губных складок, подал сигнал на построение. Все услышали и пошли.
В это время в бору авокадо и ивы заухала неведомая птица. Тут же из нор высыпали на божий свет стайки разноцветных зебр и гну. Животные вприпрыжку забежали по грудь в океан на водопой: кто попить, а кто отлить. На плодородном черноземном песке тут и там виднелась затейливая вязь невменяемых пиратских следов, которые сходились в одном месте далеко от капитана.
Капитан перешел к ним и стал кричать в огромную ракушку. Сидящий внутри ракушки умный моллюск оглох и сошел с ума. Бешеный Якорь продолжал дудеть как раненый бизон, раздавая приказы направо и налево с помощью той же ракушки и крепкого матросского запаха. Речь капитана состояла из цитат, взятых из книг: "Цзинь, пинь, мэй", "Справочник акушера-любителя" и житейских фраз типа: "Держитесь ребзя", "за буйки на заплывать", "прочь руки от зебр", "где мой багор", "дай погонять", "уйди противный", "каков курс дублона" и др.
Заканчивался спич обещанием атамана дать всем по кокосу с изюмом, а также призывом сплотиться и подналечь, чтобы выжить в этом гиблом плодородном раю, не растлеть душой и телом, а наоборот воспрянуть, взять в руки багры и починить родное судно, чтобы потом увидеть океан в алмазах, и жемчуга слез упадут на бушприт и воспоем аллилуйя!
- За работу сучьи потроха!
И работа закипела.
Когда настала ночь основная часть работы была завершена. Осталась сущая мелочь: возвести стапеля, поставить борта, выточить мачты, зашпаклевать дыры, сшить паруса, вырубить из дуба якорь, найти в лесу шпангоуты, выменять у попугая шкентель с мусингами, выписать по интернету эзельгофт, всем отлить в кустах пушки, заплатить пошлину на таможне, разбить бутылку с ромом и уйти в гущу воды, используя себе во благо ее поверхностное натяжение и силу ветра.